Давно не встречала таких приятных и глубоких людей, как Александр Феклистов — настоящий питерский интеллигент. Правда, все вопросы не о «высоком» Александра Васильевича искренне удивляли: «А зачем вам?». Пришлось объяснять, что читатель жаждет узнать, чем живет актер вне сцены — он, вроде, согласился. В Киеве, кстати, Феклистов не просто так, а по делу — снимается в детективном триллере «День зависимости» продакшн-компании «Стар Медиа».
— Я смотрю, Александр Васильевич, вы бороду отрастили — это для роли? Кого играете?
— Я в этой картине — медицинское светило. Начальник я и очень хороший специалист. Но, как часто это бывает у больших начальников, дома у меня нелады. Сын у меня непутевый: не нравится мне, как он себя ведет и как живет. А мне, актеру Александру Феклистову, проблема отцов и детей близка, поскольку я и сам — не единожды отец. Трижды, если быть точным.
— Вас сейчас легко уговорить сниматься?
— А не нужно меня уговаривать: я просто изучаю материал. Ну, и на режиссера, конечно, обращаю внимание, на партнеров, место съемки… Наличие свободного времени… Да много на что, на самом деле.
— Значит, все-таки покапризничать любите…
— Знаете… Точнее будет сказать, что актерство — мое хобби. Мне не интересно, модный я актер или нет, узнают ли меня на улицах — я занят совсем другим. Мне вот сейчас предстоит экспедиция в Монголию — у нас есть группа, которая периодически выползает в какие-то заповедные места. Я люблю читать книжки, у меня много детей и собак, поэтому жизненных интересов мне хватает. А уж если я захочу что-то сделать для души — в театре или кино — я это найду. Ну а «для денег» существуют всякие сериалы.
— А актерское тщеславие как же?
— Не-е-ет… (Смеется) Это не про меня.
— Хорошо, а в театре у вас что? Почему это вы решили быть «актером, который гуляет сам по себе»?
— В театре я уже давно ничего не репетировал, а из репертуарного театра ушел, потому что я хочу играть то, что я хочу, и не хочу играть то, что вынужден играть в свои годы. И потом, собственно, я ведь уже практически семь лет состою на службе у английского режиссера Донеллана — мы с ним раз в два-три года делаем спектакль. А в репертуарном театре существовать довольно сложно: сама эта система устарела и держится до сих пор на каких-то лидерах, которых мало. А вообще, я своей актерской судьбой вполне доволен. Я с самого детства очень люблю путешествовать (и моя профессия позволила мне это сделать) — я объездил с гастролями весь мир. Я очень люблю новых интересных людей — и профессия мне подарила такие встречи. Я хотел что-то узнать о жизни посредством этой профессии — и я это сделал.
— А дочку свою от выбора актерской стези почему отговорили?
— Ну, во-первых, я вижу, способен на что-то человек или нет… Ну, и по другим соображениям: потому что работы мало, потому что счастливый билет вытащить не так легко…
— Ну, насчет работы — это вы не правы: сериал на сериале сидит. И театр на театре.
— Ну, это все прекрасно… Только я не вижу в этом смысла. А дочка в результате стала вашей коллегой — журналистка она. Сын учится в военно-медицинской академии, а младшая дочь — все же в театральном, но на театроведческом.
— А вы сами, кстати, почему преподавание в Школе-студии МХАТ бросили?
— У меня очень много работы по профессии, а работа педагога требует большего присутствия, времени и отдачи, чем я мог себе позволить.
— Педагогом были строгим?
— А я не знаю — строгим, не строгим… Боюсь, что нет. Это, на самом деле, неправильно: надо быть построже, а у меня не такой характер.
— А Олег Ефремов, ваш учитель, каким педагогом был?
— О-ой… Вообще, ответом на этот вопрос может быть книга — такая это величина, такой человечище, такая личность… Двумя словами о нем не скажешь. Мне, конечно, безумно повезло с педагогами. Мы были первым актерским курсом, который набрал Олег Николаевич, и, естественно, когда учились, хотели ему подражать. А когда выросли, то уходили от него, потом опять к нему приходили… К Ефремову у меня абсолютно сыновьи чувства и великая благодарность. Я уже не говорю об остальных педагогах: Алла Борисовна Покровская, Андрей Васильевич Мягков, Николай Лаврентьевич Скорик… Дай Бог им здоровья — не знаю, кто бы еще так возился с нами, как они. А Алла Покровская впоследствии действительно стала моей матерью — крестной.
— А как вас вообще настигла актерская бацилла?
— Понятия не имею. Но случайности,как это было у многих, у меня не было: с детства мечтал о сцене и целенаправленно к ней шел. И дошел. Вообще-то, я вырос в семье военного и собирался пойти служить на флот. Но однажды в Коломну, где служил отец, приехал московский ТЮЗ, я бегал на все спектакли… С этого, наверное, все и началось.
— Интересно, а как на вас сказалось воспитание отца-военного?
— Сказалось, в первую очередь, в том, что человек я очень дисциплинированный: не пропускаю встречи, прихожу вовремя… И друг я хороший: умею отзванивать, благодарить. Другое дело, что, как любой нормальный человек, друзей своих почти не вижу…
— Скажите, а происхождение фамилии своей вы знаете?
— Нет. Понятия не имею, откуда она происходит. Предполагаю, что есть тут какие-то греческие корни. Кстати, еще в детстве я узнал, что в Охотском море есть такой остров — Феклистов. И вот пару лет назад мы с друзьями связались с Дальневосточным клубом путешественников и съездили на Шантарский архипелаг, в состав которого и входит этот остров. Правда, чьим именем он назван, я так и не узнал. К моему большому сожалению.
— Знаю, что у вас две собаки. И обе почему-то дворняги…
— Не «почему-то», а потому, что их подбирает моя жена. С завидной регулярностью подбирает. И не всегда их у нас две: приедешь, бывало, с гастролей, а их там уже семь. Начинаешь их раздавать, объявления в газеты давать… Много с ними проблем, конечно, но что делать? Надо же как-то пытаться их спасать.
— В семье к вам отношение благоговейное? Когда папа репетирует — на цыпочках ходят?
— Да ну что вы! Обычная семья — ссоримся, миримся… Обижаемся и снова любим друг друга. А папа дома не репетирует.
— А вот ваш лучший друг — режиссер Роман Козак — сказал, что вы — актер «с задвигами». Это он что имел в виду?
— Он имел в виду, что я могу отказаться от роли, отказаться играть дальше в спектакле, если он не состоялся, могу спорить с режиссером часами… В то время, как другие актеры будут годами, столетиями играть одну и ту же роль и испытывать при этом счастье…
— А при выборе репертуара вы что предпочитаете — классику или современную драматургию?
— И современность, и классика — очень поверхностные понятия. Есть очень много живых «классиков» и очень много «мертвых» драматургов XIX века. Из этих соображений я и исхожу, когда соглашаюсь на ту или иную роль. Естественно, есть у нас какие-то непререкаемые авторитеты — тот же Чехов. Но Антону Павловичу иногда стоит отдохнуть от нас, лет пять хотя бы: люди сейчас просто не хотят смотреть Чехова! Настолько мы, театральные деятели, его загадили и занудили.
— А к экспериментам вы как относитесь? К тому, что в иных постановках Гамлет, к примеру, может быть полностью обнаженным?
— Если надо раздеться на сцене — значит, надо раздеться. Гамлет «Быть или не быть?» мог и в душе читать. Он что, в душ не ходил, что ли? Это я к тому, что так должно быть, а к тому, что так быть может — если это оправдано. Другое дело, что только ради того, чтобы Гамлет был голым, строить мизансцену не обязательно.
Просто, понимаете… Всю советскую эпоху мы играли в реалистический театр, психологический. Мы его так уже измордовали, так измотали, что смотреть на это сил никаких нет. Наверное, поэтому молодая волна режиссеров стала ставить все с ног на голову. И правильно делала, значит, надо было это все уничтожить — самим себя уничтожить — чтобы родилось новое. Просто кто-то делал это «с ног на голову» самоцелью, а кто-то — действительно очень талантливо. Тот же Донеллан, например, никогда не ставит исторические спектакли в исторических костюмах — я играю Бориса Годунова в костюме и белой рубашке с галстуком. И это ничуть не снижает накала страстей и интереса к спектаклю.
— А что, вот эти разговоры типа: «Театр умирает…», — почву под собой имеют?
— Пока будут рождаться люди, которые умеют через себя пропускать страдания других людей, он не умрет — интереснее этого ничего нет. Пока в театре это получается, мы стремимся туда вернуться. И я как зритель это ощущаю. И раз в пять лет нарываюсь на какой-то шедевр. И ради этого пять лет подряд смотрю всякую дрянь, чтобы опять увидеть какое-то чудо. И мне кажется, мне повезло: я в таких шедеврах участвовал. Пару-тройку раз…
Виктория Аронова. «Газета по-киевски», 14 февраля 2008 г.
