— Вы играете в спектакле «Двенадцатая ночь», в котором нет ни одной женщины. Каково вообще репетировать без женщин?
Михаил Жигалов: Можно сказать, что пока что все нормально. Будущее покажет.
— Тем не менее, приходите в репетиционный зал, где есть женщины, от нисходит что-то. Когда этого нет, репетировать лучше или хуже?
Александр Феклистов: У нас есть реквизиторы, гримеры, помощники режиссера. Женщины присутствуют в нашей жизни.
— Я видел спектакль, там нет голубизны вообще. Но когда говорят, что будет такой спектакль, где играют только мужики, и они же будут играть женщин. Вы не боялись, что что-то начнут такое про вас говорить?
Михаил Жигалов: Ну, Вы посмотрите на нас. Чего нам бояться? Да этой темы и не было. Это театр, это игра. И к голубизне тут ничто не имеет отношения.
— В финале этого спектакля мужчина, играющий женщину, и мужчина, играющий мужчину, целуются. Как режиссер объяснял, зачем поцелуй двух мужчин на сцене?
Александр Феклистов: Поцелуй персонажей. Зритель, мне кажется, радуется этому поцелую. У меня такое ощущение. Мне кажется, потихоньку мы втягиваем зрителя в сюжет, в историю. Режиссер с самого начала говорил, что зритель не придет смотреть на характеры, на то, как мы играем женщин. Он пришел смотреть ситуацию. И мы попытались пройти этот путь просто и честно.
Михаил Жигалов: Мы тоже задавали ему этот вопрос по поводу поцелуев. И он сказал: «Я хочу, чтобы зритель испытал чувство смущения».
Звонок: В этом потрясающем спектакле такое количество артистов, играющих на разных музыкальных инструментах. Этому специально обучали?
Александр Феклистов: Во-первых, отбирали людей музыкальных, танцующих и играющих.
Михаил Жигалов: Но в принципе живая музыка была изначально заявлена, чтобы играли сами актеры.
Александр Феклистов: Нам с Михаилом пришлось освоить на погремушках.
Михаил Жигалов: Сережа Мухин, который играет офицера, он играет в живую на трубе. Но ночью случилась неприятность, он порезал два сухожилия, ему перебинтовали.
— Так это не грим?
Михаил Жигалов: Нет, конечно. И единственное пришлось пригласить профессионального трубача.
— Когда Доннеллан объяснял всю эту историю, его не смущало, что люди будут обращать внимание не на суть, а на то: хорошо мужчина играет женщину или нет?
Александр Феклистов: Он нам это практически не объяснял. Мы просто знаем, что почти до 19-го века нога женщины не вступала на сцену, и мы решили окунуться в это. Не было специального грима, никто ничего себе не подкладывал.
Михаил Жигалов: Но он сказал сразу, что если будут смеяться над тем, что мужчины играют женщин, надо закрывать занавес.
Александр Феклистов: Пробовали парики, сейчас отказались.
— А почему не было женского грима?
Александр Феклистов: Тогда эта мера нарушается. Тогда возникает голубое шоу.
Михаил Жигалов: Да, ряженые сразу получаются.
Звонок: Что для Вас самое важное в Вашей профессии?
Александр Феклистов: Я услышал замечательный ответ у Николая Николаевича Волкова. Он говорит: «Самое интересное, ценное и трудное — быть естественным». И это действительно самое трудное, потому что роли-то разные, а естественным надо оставаться во всех ролях.
— Ваш герой поет песню про Колыму. Эта идея Ваша?
Александр Феклистов: Дело в том, что режиссер Доннеллан рассказал нам, какие песни были во времена Шекспира в его спектаклях. Это были песни, которые распевал весь город. Это были хиты того времени. И там тоже своя Пугачева звучала. И мы позволили себе это. Взяли текст не какой-то древней истории.
— Доннеллан просил объяснить, что такое Колыма, что это за человек — герой песни?
Александр Феклистов: Мы ему сказали, что это жалостливая песня, и что ее почти никто не знает. Ее нашел Игорь Ясулович.
— А грустные песни, которые поет Ясулович, откуда взялись?
Александр Феклистов: Некоторые песни взяты конкретно из пьесы, в переводе Самойлова.
Михаил Жигалов: Его интересовало в принципе настроение. Почти перед премьерой, когда уже начались разговоры о Колыме, он потребовал перевод.
— Спектакль несколько антрепризный. Что такого есть во всей этой истории, что спектакль воспринимается как спектакль какого-то театра?
Михаил Жигалов: Да не в этом дело. Есть спектакль. И организаторы, и режиссеры, и актеры.
Александр Феклистов: Спектаклю больше денег надо, чем антрепризе. Такую красоту и такие костюмы на такое количество людей… Антрепризе никто не позволит сделать.
— То есть должен быть талантливый режиссер и много денег, тогда антреприза становится спектаклем театра?
Михаил Жигалов: Да.
Александр Феклистов: Именно так сейчас и происходит в любом театре. Приходит режиссер, который не знаком с актерами театра, собирает актеров разного поколения. Важна атмосфера. Мы можем похвастаться, у нас замечательная атмосфера на репетициях возникает.
Михаил Жигалов: Причем, нам повезло, мы уже старожилы, мы с Доннелланом второй спектакль играем. И во многом это и его заслуга, потому что спродюсировать такую штуку непросто. И деньги найти, тоже не просто.
Звонок: У нас по телевидению сейчас показывают очень много сериалов отечественных. Как Вы к ним относитесь, и какой сериал наиболее симпатичен?
Александр Феклистов: Я почти не смотрю. Мне приходится в них сниматься. К сожалению, не всегда это качество, которое может позволить себе кино. Вот Жигалов везде хорошо играет.
Михаил Жигалов: Я вот ни кадра не видел из «Идиота». Мы каждый вечер работаем. В принципе, тоже как в театре, сейчас очень многое решают деньги. И какой бюджет сериала, отсюда все и начинается.
Звонок: Вы играли в двух спектаклях. Скажите, английский режиссер ставит пьесы и родные, и Пушкина. Он чувствует нашу драматургию, нашего Пушкина?
Александр Феклистов: Он ответственный человек, просто очень долго готовился к этой постановке, знал больше нас про русскую историю.
— Вы как-то говорили об отличие русских людей от иных, есть ли загадочность русской души?
Михаил Жигалов: Нам, наверное, было немного легче. Мы больше могли предложить, и мы предложили режиссеру, а он отбирает.
Александр Феклистов: И мы долго привыкали. Пьеса-то неизвестная, я ее не играл. А он ее ставит третий раз, и он ищет новые ходы. Он не занимается ксерокопией.
Михаил Жигалов: Мало того, он знает, о чем и что он хочет, хотя он нам не декларировал это. В зависимости от актеров, он строит свой спектакль.
Александр Феклистов: Он не ставит, он выбирает варианты.
— Есть какое-то принципиальное отличие в том, как работает западный режиссер и русский режиссер? Или такого различия вообще нет?
Александр Феклистов: Были свои трудности, потому что все равно существует языковой барьер, все равно мы разговариваем на рыбьем языке с режиссером. Нужно четко формулировать. И пока формулируешь, в тебе что-то остывает. И это определенная трудность, тут надо учиться выговаривать свои предложения, чтобы они не остыли.
Михаил Жигалов: С другой стороны, с ним довольно просто, он просит показать. Показываешь, и от этого результат. Мне вообще не показалось, что что-то уж так. Хотя у него есть свой метод работы. У каждого талантливого режиссера есть свой язык. У него очень точный язык. Но у него все еще построено на том, что актер должен очень много работать самостоятельно.
— Вы оба начинали работать при Советской власти. Потом жизнь резко изменилась. Когда жить было проще и интереснее?
Михаил Жигалов: Проще тогда, а интереснее — сейчас. Раньше все было понятно, выть уже хотелось от этого. Все уже было каким-то конвейером. Конечно, было хорошо, можно было ни о чем не думать. А с другой стороны, от этого хорошо вот тут вот все это было.
Александр Феклистов: Сейчас нам всем думать надо, и это здорово. И это пускает твою фантазию, твои возможности в совершенно невероятную сторону.
Михаил Жигалов: Те люди, которые с удовольствием служат в армии, с таким характером, которым нравится, что за них решают. Вот им тогда было замечательно, сейчас им плохо. Люди, которые хотят решать сами, делать, отвечать за то, что они делают, вот тогда им было плохо, а сейчас хорошо.
— Этот спектакль будет жить также долго, как «Борис Годунов», который будет везде ездить?
Михаил Жигалов: Он будет жить в Москве.
Александр Феклистов: В выходные дни театр Пушкина.
Ведущий Андрей Максимов. Телеканал «Культура», Радио «Маяк», АТВ, 23 мая 2003 г.
