Александр Феклистов — актер редкого трагического темперамента. В штайновском «Гамлете» он даже Клавдия сумел сыграть как Бориса Годунова — кающимся и страдающим узурпатором. В кино герои Феклистова всегда интеллигентны и красивы тем внутренним светом истинного благородства, которое невозможно подделать. Оно либо есть, либо его нет…

— Александр Васильевич, сегодня вы один из тех актеров-«везунчиков», кто снимается особенно много и продуктивно. Интересна ваша оценка ситуации в российском кинопроизводстве. Среди кинопродюсеров бытует такое мнение, что деньги решают все. И зачастую — в ущерб таланту…

— Наоборот, деньги помогают таланту, как мне кажется. Чем больше бюджет у фильма — тем он качественнее, это очевидная истина. Деньги имеет кинематограф, деньги имеет государство, а мы с вами имеем качество. Но мне сложновато говорить о положении в кинематографе, поскольку в кино я сейчас редко снимаюсь, больше — в телевизионных сериалах. Там совершенно другая ситуация. Если хотите знать мое мнение, то с телевидением нынче просто беда. Очень трудно там пробивается что-то настоящее. Но все-таки пробивается. Уже тот факт, что появился такой телевизионный проект, как «Идиот», и его смотрят миллионы людей — это о чем-то да говорит. Безусловно, вкусы у всех разные, кто-то оценивает так, кто-то — иначе. Я же считаю, просто здорово, что у нас наконец-то появился «телевизионный Достоевский».

— Вы снялись в нашумевших фильмах с весьма откровенными эротическими сценами. Я имею в виду меньшовскую «Зависть богов» и более поздний проект — «Лавина». Легко вас уговорить сняться в альковных эпизодах?

— Знаете, я, как профессионал, отношусь к таким предложениям просто: кому-то (я имею в виду режиссеров) доверяю, кому-то — не доверяю. Вот и все. Это вопрос вкуса и меры. Тем более что в том же фильме Меньшова, на мой взгляд, ничего особо откровенного-то и не было. Это же игрушки, по сравнению с тем, что иногда снимают.

— Вы тяжело пережили неуспех этого проекта? Ведь фильм по всем статьям обещал стать превосходным: ставил его «оскароносный» режиссер — профи каких поискать, и актерский состав подобрался прекрасный, включая французскую звезду Жерара Депардье… Ан нет, в итоге получился далеко не шедевр, да и критика встретила «Зависть» весьма прохладно.

— Я бы сказал: по-разному отнеслась критика и по-разному отнеслась аудитория. Честно говоря, я был очень удивлен, что фильм благосклонно приняли дамы возраста моей мамы. (Смеется). Им рассказанная нами история ну уж очень понравилась! Поэтому все довольно неоднозначно. С другой стороны, когда картина в производстве, никогда не знаешь: получится — не получится, где лучше акценты расставить. Бог его знает! Я не так, чтобы уж сильно по этому поводу переживаю. Пожалуй, больше волнуюсь и страдаю за театральные работы, потому что это ежесекундная кровь, сегодняшняя. А в кино ты снялся, фильм вышел, и ты забыл, что там вообще было. Не обо всех фильмах так, конечно, можно сказать, но тем не менее. Знаете, я с интересом посмотрел «Зависть», но только один раз. И то, как обычно смотрят премьеру актеры, — только на свою работу…

— Многие молодые актеры сегодня усиленно пытаются сделать себе имя на Западе, снимаясь у западных режиссеров. Вас интересуют такого рода предложения?

— Я снимался в двух американских фильмах. Один делал Андрон Кончаловский — фильм «Ближний круг», другой — чех-эмигрант Иван Пассер, проект назывался «Сталин». «Ближний круг» шел довольно широко в Америке в начале девяностых. Вообще, тяжелое дело — играть на чужом языке. Хотя у западных кинематографистов, конечно, более отлаженная команда, более отлажен весь процесс. В отличие от наших режиссеров, зачастую зажатых в средствах и экономящих дорогую пленку, американцы имеют возможность делать, скажем, не один дубль, а 30-40. Можно довести отснятый материал до совершенства. И потом, у нас вертикаль «режиссер-актер» с советских еще времен приобрела некоторый оттенок «Я — начальник, ты — дурак», а у них этого нет совсем. Но, как бы то ни было, мне не доставляет большого удовольствия сниматься в американском кинематографе. Здесь у меня — довольно большая аудитория, говоря прагматично-циничным языком, обширный рынок — мне этого хватает. «На Запад» я никогда не стремился и не стремлюсь.

— Кризисы у вас, как у стопроцентно творческого человека, случаются?

— К кризисам я приучил себя относиться философски: их надо на самом деле просто переждать. Прислушаться к себе и переждать. Если есть такая возможность. Но чаще ее просто нет, и ты продолжаешь работать и тянуть свою лямку в надежде, что кризис скоро минует. Я не могу себе позволить хандрить, я совершенно нормальный житейский человек, у которого куча детей и собак. Плюс домашняя морская свинка. (Смеется.) Их всех надо кормить.

— Что интересного у вас сейчас в театре? В одном из интервью вы признались, что с удовольствием сыграли бы Чехова, но московская публика, дескать, Антона Павловича уже обкушалась. А по каким пьесам, на ваш взгляд, публика сегодня изголодалась, где бы вы сыграли с особым удовольствием?

— Это вопрос, скорее, не драматургии. Не думаю, что зритель у нас по чему-то изголодался, скорее, он объелся уже всего. Появились если не все, то очень многие пьесы Шекспира, Чехова и Гоголя всего переиграли по несколько раз, Достоевский во всех театрах идет. Если зритель по чему и изголодался, то по режиссуре. Вот с этим, как мне кажется, проблемы. Впрочем, лично мне, как актеру, грех жаловаться. 18 мая состоялась премьера спектакля «Двенадцатая ночь» любимца столичных театралов английского режиссера Деклана Доннеллана, того самого, который ставил «Бориса Годунова». К этой премьере имеет непосредственное отношение конфедерация международных театральных союзов, выпустившая этот спектакль к чеховскому театральному фестивалю в Москве. Я там занят в одной из главных ролей. В этой постановке все российские актеры, большей частью — наша театральная молодежь.

— Слышала, что спектакль, который нынче привезли в Петропавловск, вам особенно дорог…

— Режиссер-постановщик спектакля «Великолепный мужчина» — Михаил Мокеев. Это мой сокурсник, мы вместе учились в школе-студии МХАТа, на курсе Олега Ефремова. В свое время мы с Михаилом сделали очень нашумевший спектакль «Эмигранты», объездили с ним полмира. Но это случилось намного позже, в советские годы с «Эмигрантами» были большие проблемы. Спектакль оказался в глубоком подполье, нас не пускали за границу, таскали в КГБ, потому что это был Славомир Мрожек, которого запрещали ставить в то время. Потом все вышло на свет божий, на свободу. С «боевым товарищем» Макеевым мы взялись и за эту постановку. С Сашей Балуевым, моим партнером по «Великолепному» (и исполнителем одной из главных ролей в сериале «Спецназ» — Авт.), мы тоже учились в одно время, правда, он был чуть постарше. В основе спектакля лежит новелла испанского философа и писателя Уно Муно, по ней Танкред Дорст вместе со своей женой написал пьесу. Мне кажется, что это любопытно хотя бы в качестве эксперимента. Материал такого рода вообще не часто встречается. Он как бы подвешен в воздухе: не бытовой сюжет, не последовательный, что порождало определенные трудности на репетициях. Репетировали мы «Великолепного» почти полгода.

— Ничего себе антреприза! Считается, что этот жанр не стоит стольких усилий, более того, для многих ваших коллег антреприза стала почти синонимом халтуры…

— Антреприза антрепризе рознь, я считаю. Я достаточно давно работаю в антрепризе, поэтому знаю ситуацию изнутри. К примеру, вот уже 5 лет мы с Васильевой и Гаркалиным играем спектакль «Ботинки на толстой подошве», который получил самые лучшие отзывы. И потом, то, что мы сделали с Доннелланом, я имею в виду последнюю постановку «Двенадцатая ночь», — это ведь тоже антреприза. Другое дело, что эта антреприза, которая смогла найти немалые деньги, и мы смогли сделать большой проект: там 13 актеров, прекрасные большие декорации, сложные костюмы и т. д. Все это немыслимо возить, что называется, «на голом энтузиазме». Кто-то, в любом случае, должен помогать — страна ли, город ли, министерство культуры. Я сейчас скажу вам удивительную вещь: того же «Бориса Годунова» мы играли 80 раз за границей и всего десять — в России.

— Обидно!

— Не то слово, ужасно обидно!

— А в чем дело? Спектакль оказался слишком дорогим удовольствием для россиян?

— Я бы сказал: слишком большим оказалось несоответствие цены билетов затратам на постановку. Билеты в Москве были по 500-700 рублей, и все равно они не покрыли наши расходы. Ведь можно найти спонсоров на производство спектакля, но искать их на прокат того же спектакля — безумие. Как ни парадоксально это звучит, но похоже на то, что наш «Борис Годунов» окупился только за границей…

Вера Гаврилко (Петропавловск). Газета «Око», Казахстан, 20 июня 2003 г.