Есть актеры, не бросающиеся в глаза своей яркостью, не запоминающиеся после одной роли, но исподволь «приучающие» зрителя к себе. И вдруг понимаешь, что игра их полна драматизма, а сыгранный образ войдет незаметно в душу надолго, да там и останется. И следующая встреча с актером происходит как с уже старым знакомым. К таким можно отнести Александра Феклистова. Не звезда, но его мистер Хайд заставил зрителя содрогнуться, а Грибоедов в его исполнении — еще раз задуматься о вечных понятиях любви и долга. Не моя задача вести счет ролям Феклистова. За многие годы их было не слишком много. Сначала были роли и рольки во МХАТе, руководитель которого О. Ефремов и выпустил курс Александра Феклистова. Затем работа в московской студии «Человек», где актер играл в пьесе С. Мрожека «Эмигранты». Спектакль стал событием театральной жизни Москвы несколько лет назад, а Александру дал право отказываться от ролей в кино и театре, утверждая таким парадоксальным образом престиж профессии: потому что невозможно играть «проходное» после настоящего.
Наш зритель увидел актера в комедии «Ботинки на толстой подошве». Спектакль был принят зрителем очень тепло. Наша беседа состоялась, как только стихли аплодисменты, и стала как бы продолжением событий в зале.
— Когда смотришь спектакль, создается ощущение, что все исполнители действительно одна семья — такая гармония настроений. Это первый спектакль, где вы заняты вместе с Васильевой и Гаркалиным?
— Мы давно уже знакомы. С Таней мы снимались вместе в кино, с Валерой раньше не работали, но играли в одном театре и жили очень дружно. Пьеса была найдена параллельно мной и Гаркалиным, предложили ее поставить моему другу и сокурснику Роману Козаку. Играем мы уже полгода, первый спектакль во Владивостоке стал для нас 30-м.
— Имя Романа Козака часто можно увидеть рядом с вашим. В свое время вы сыграли вместе в нашумевших «Эмигрантах». Сегодня он ваш режиссер. А вы не пытались пробовать себя в режиссуре?
— В общем-то я занимаюсь этим иногда — в школе-студии, где я преподаю и ставлю спектакли со студентами. В прошлом году был большой телевизионный проект, в котором я был сорежиссером и сосценаристом, — по чеховским рассказам. Мы сделали около 30 рассказов для ТВ-6.
— Нынешняя жизнь, положение театров как-то заставили вас взглянуть на свою профессию по-другому? Востребована ли она?
— Для меня театр — это образ жизни. И для меня, как для зрителя, «мой театр» — это не развлечение. Это живая жизнь на сцене. Каждый год можно играть ту или иную пьесу Шекспира, и он всегда будет актуален.
— Как складываются ваши отношения с кинематографом?
— Я больше человек театральный по складу, и я могу сказать, что в последнее время с кино складываются весело. Сейчас идут «Петербургские тайны». Сравнительно недавно демонстрировался фильм «Грибоедовский вальс», где я играл Грибоедова, вот-вот выйдет сериал по Лескову «На ножах», в уже упомянутом чеховском сериале я играю в двух рассказах, участвую в телепередачах — как-то что-то делается…
— «Грибоедовский вальс» явился для вас событием в творческой жизни? Ведь ваш герой был личностью необыкновенной…
— Да, роль мне запомнилась, это было такое счастливое стечение обстоятельств, я испытывал даже какую-то влюбленность, похожую на ту, что в фильме… И потом важен был даже герой не как личность, а как поэт; не характер, а стать, суть. Поэты — люди особенные…
— Вы по-прежнему преподаете в школе-студии. Чем отличаются нынешние студенты от молодежи вашего поколения?
— Каждый курс особенный — придут люди, понимающие друг друга, и живут одной семьей. 3 года назад я выпустил курс, который до сих пор каждый год собирается и празднует дату выпуска, обязательно приглашают меня, это очень приятно… У меня со студентами любовные отношения, без этого нельзя. Но сейчас отказался от преподавания, я слишком занят, не могу делить себя.
— Вы часто отказываетесь от ролей?
— Отказываюсь… Это зависит от пьесы. Я не понимаю некоторых режиссеров, даже уважаемых мной, — зачем они ставят такие пьесы? Претензии даже не к автору, а к режиссеру, который выбирает пьесу. Хотя сегодня сложно с драматургией, мало хорошего… Выход один — классика. А если роль мне не нравится, отказываюсь, я не могу халтурить в театре, даже в кино это делать проще, мне кажется, там другая форма общения с материалом, там гораздо все проще. В театре невозможно — проживаешь месяцы с этим текстом, этим партнером, этим режиссером, я не могу идти против себя…
— Что осталось несыгранным у вас?
— Я не мечтал никогда ни о чем особенном. Поиграл бы Чехова, он очень близок мне… Сейчас приступаю к работе над тем же «Гамлетом» у Питера Штайна, играю Клавдия. Но мне даже не роль важна, очень интересно поучиться у этого режиссера.
— Так явно прослеживается тяготение к классическому репертуару, что даже удивительно, как вы дали согласие на роль мистера Хайда…
— Эта роль тоже стала этапной, после нее мне долго предлагали жутких типов, тот же «Шура и Просвирняк», но суть в том, что у Стивенсона заложены очень сильные формы в самом произведении и в роли, а это всегда очень манкие вещи для актера, как будто сразу прыгаешь в глубину…
— А как вы переживаете творческие простои, которые, видимо, случаются, учитывая ваши принципы?
— Испытываю ужас от того, что никому не нужен, бездарен, беспомощен… Но в любом состоянии думаю о том пороге, который нельзя перешагивать ни при каких обстоятельствах.
Ольга Зотова. Газета «Семь дней в Приморье», 24 июля 1998 г.
